Маленькая баночка с эфиром на пару капель, хватит подразнить язык, хватит понять кто передо мной - коснуться секретов. Открывать её не спешу грею в ладони. Жду.

Жду когда Вороны чуток спустят пар. Жду когда на лице заключенного проявится кроваво - фиолетовый узоры. Жду когда пару метких ударов добавят красок на ребрах и окрасят мочу узника на неделю вперед в красный. Не останавливаю экзекуцию и сожалею лишь о том что испачкал сапоги кровью ступив в камеру не глядя под ноги. Труп некогда подчиненного уносить не стали, тело мертвое всё ещё было центром композиции, лежало бездыханное на пятне своем кровяном, смотрело пустыми глазами с каплей замершего удивления. Вдохновляло видом своим ребят наносить удары по телу виновного в смерти коллеги с особым вниманием и тщательностью. Не мешал. Ждал когда дыхание Воронов станет прерывистым, ждал когда к крови запекшей на полу, не выхаркается кровь свежая.

— Хватит. — Вороны люди к командам привыкшие отступят мгновенно. Узник без поддержки крепких рук тут же свалится на пол. О том что били профессионально со знанием куда и как, говорит рваное дыхание и болезненный стон. Сдерживай не сдерживай, а он из губ вырвется полный боли.  Парни мои в черных оперениях стоять будут, все еще в шаге. Готовые пустить сапоги тяжелые в дело. Втопчут если надо между камнем, разотрут в кашу дай только волю и короткую команду - рвать!

— Уберите. — Кивну на труп Ворона, проигнорирую цепкий взгляд одного из стражников... не доволен, мало. Узник все еще дышит. Пальцы, руки и даже язык на месте. На таком синяки заживут за месяц другой. Разве цена это за жизнь Ворона? Не равный обмен. Понимаю. Но маленькая баночка с эфиром на пару капель греется в ладони, напомнить хочет кто передо мной на каменном полу лежит, кровью харкает. Пузырёк с малой дозой вручают секуторам перед допросом, чтобы через эфир сделанный из допрашиваемого можно в безмирье его зайти, чтобы правду знать и чувствовать полукровку как часть себя. Посмотрю на рыжие волосы, что венчают голову виновного в смерти Ворона, поставлю бутылёк на стол приколоченный, как и лавка рядом стоящая к полу намертво.

Труп утащат, оставив на полу пару харчков отправленных напоследок рыжему и знатное посмертное пятно. Останемся наедине. Я - усевшийся на лавку, наконец вытяну ноги после долгой ночи. Рыжий - валяющийся на полу. Кричащее красное пятно и банка с эфиром из крови Ренье. Дождусь, когда представитель некогда знатного рода совершит перекличку со всеми своими органами отбитыми и не очень. Заговорю.

— Окно. У вас в камере окно. — Гляну на дырку в стене, что называл окном. Три кулака в ширину, с выходом на внутренний двор, в хороший день можно любоваться видом проходящих сапог. В особо хороший увидеть виселицу и порадовать себя зрелищем. И почти каждый день - наслаждаться свежим воздухом и солнцем. — Роскошь. На три этажа ниже, заключенные сидят по шею в дерьме и кормят червяков.

— Итак, поведайте мне с чего вы решили поменять камеру с окном на выгребную яму?

Подпись автора

— Один мой добрый знакомый говорил мне что честь валюта слабая. Ее в карман не положишь, шлюху за нее не купишь, и сыт честью не будешь. Мне кажется, вы бы с ним не нашли общий язык. — Отвечаю, хоть почти до раздражения, почти до тошноты не люблю разговоры о верности, достоинстве и чести.

Особенно здесь в стенах темных, где что первое, что второе и тем более третье размазывают по стенам, по каменному полу вместе с криками заключенных во время пыток. Добрый кусок всего набора, откусывают тут уже при входе. Особо не везучим привязывают стыд к горлу, чтоб давились им при случаях и без. Здесь честь продают за чашку еды, за день без побоев, за лишнюю минуту сна. Каким чудом, Ренье, протащил столь ненужную для выживания ценность, и не разбазарил за крохотный комфорт - останется загадкой. Ковыряться в которой ни желания, ни задора нет. Да и фантазию свою о том за чем именно Ворон в ночи к рыжему ходил, в дело не пускаю, оставлю все догадкам на съедение.

— Дорого и вам... и мне ваша честь обойдется. — Говорю, думая о перспективах расплаты. И до почти сжатого кулака, до почти крика в лицо помятое, разукрашенное работниками дома, хочется гаркнуть - жить. Твоя задача была просто жить. Жить плохо, печально и с мытарствами, что на долю твою тяжелую выпали. С тенями слиться, дать о себе забыть и стать никем. А ты, честь за рукавом держишь, и вынимаешь словно туза козырного. Чем не пойди в ответ - все мимо. И магистру картой этой труп ворона не покроешь. И людям, что за дверями железными стоят - руки не свяжешь.

Только кровь, что пятном на полу красовалась - радовала. Ведь прирезал. Прирезал Ворона, заточкой заготовленной, а не даром своим закрытым, не распробованным. Этим крыть буду если придется отчет нести, если начальство любопытство проявит о судьбе потомка доброго дома Ренье. И надеется, что эфир, что из его крови делается, куда важнее чем окровавленный труп рядового работника.

Решение же чем накормить свору голодных Воронов, повисло в воздухе. Здесь приказом горло не заткнешь. Даже в красном доме есть то что священно. Право на месть - отбирают в самых крайних случаях. И никакая ценность крови. И уж тем более мои сторонние и скрытые мотивы не будут доводом. Правила просты: Кровь за кровь. Труп за труп.

— Видишь ли мой благородный друг. — Говорю откупоривая склянку с эфиром. — За этой дверью, ждут твоей мучительной смерти.... Для них это тоже  в каком-то смысле  вопрос чести.

Вкус эфира размажется по языку. Разойдется по венам на лице чернотой. Почти мгновенно откроет слои безмирья Шеймуса. Боль, что пронизывает тело заключенного могу видеть паутиной нитей. Задену одну, вторую третью. В касании легком, острожном, но болезненном до крайности.

— Но к вашему сожалению, я не могу позволить вам умереть. — Прозвучит между реальным миром и миром боли. Намотаю на кулак ту боль че собралась у его головы. Усилю в сто крат до крови из ушей пущенной. — Кричи!

правила просты... Кровь за кровь. Труп за труп.
.... Или что похуже...

Подпись автора