Для таких, как он нужна история складная, пропитанная толикой горечи, вызывающая слезы жалости у любого кому поведана в приступе самообличения будет. Чтобы когда губы шептали приказ убивать, не дрожало сердце, не жгла совесть. Чтобы все зашито было в грудине крепко-накрепко плотными стежками мести.

Такие, как он в руках своих должны нести сердце огненное пропитанное идеей жаркой, заражающей как чума черная. От которой на островах малых, отданных во власть дома Аэрас, больные сначала зрение теряют, а потом под корчами и ломкой костей умирают в агонии без сна и покоя.

Для таких, как он нужен мотив и право. Такое право дают книги старые, где станицы гниют под пальцами, где на гнили чин по чину исписан на языке древних, стишок какой. Его на уста приклей, да людей веди под перепевы древние на эпимение как крыс. В честь имени избранного. В честь дела его - правого. В честь шрамов, коих у каждой крысы предостаточно.

У зашедшего в благородного вида кофейню господина на рукаве, был весь набор нужных карт. Сны измазанные кошмарами. Пальцы жгла идея. А с уст, при случае, слетали стихи писания о Видящем. Властью и под именем которого надевали, каких то сто лет назад, золотые венцы на головы особо выдающихся представителей человечества. Сядь с ним за игральный стол он достанет нужную.

— Что закажете? — произнесет официант избегая взгляда с гостем. Испугает девочку-вилочку, та прижмется худосочным телом к господину, смотреть будет ровнёхонько на почти оторванную пуговицу когда-то благородно чистого мундира. Тот проведет рукой по голове девчонке по мышиного цветут волосам, слижет вместо крема сливочного ее чувство страха. Вспомнит какого это боятся каждого шороха. И поманив пальцем человека, произнесет перебарывая детское дрожание. — Всё. Мы пируем.

Переспрашивать не будут. Засуетятся. Вынесут подносы с желе, и кремовыми лебедями, цукаты со сливками, добротные куски тортов слоеных, фрукты в сладкой корке, вафельные трубочки золотистее щедро политые в меду, орехи дотронься все пальцы вымажешь в сладкой патоке. Заставят стол от края до края, чай горячий да какао с пеной ставить некуда.

Виконт от размаха такого испытает весь спектр чувств, накроет одеялом из эмоций своего щедрого друга. Стащит ворося крупицу цукатную из хрустальной вазы и будет колупать её в три укуса, размазывая удовольствие по языку и заливаясь краской восторга. Мужчина посмотрит на Бет через засахаренный взгляд эмоций не сытого, но почти счастливого ребенка. Такой он её еще не видел. Розовое стеклышко детского счастья сделает свое дело. Перед ним сидит самая красивая женщина, которую он когда-либо лицезрел. Из таких...которых можно и матушке показать. Он не сдержит улыбку. Пододвинет к Виконт креманку со сливками, протянет ложку. Первая порция достанется ему. Вишневый джем сладких до безобразия, чуть исказит лицо, делая улыбку ломаной. Капля упадет ему на подбородок, вторая на мундир. Мужчина вытрет губы по-детски тыльной стороной ладони, вспомнит про платок, но, вместо того чтобы убрать пятна протянет его девушке. — Кровь.

— Все хорошо. Виконт всё понравилось. — Ответит на немой вопрос дождавшись, когда девушка вытрет носик.

Все хорошо. Уж больно редкая и многообещающая это честь – видеть самого Магистра на расстоянии броска кинжалом. А уж мажий куафюрный затылок и подавно. Верноподданнические чувства аж взыграли, аж вскипели во всех армейских жилочках организма, да так слаженно, что все равно мужчине было до того количества пальчиков, которые прекрасной Бет ему показала, указывая на потери. Достаточно было понимать, что ловушки работали плохо. Воронов было мало. А старый Магистр помрет скоро не пройдет и пары недель. — Вы бы платьице свое темное траурное далеко не прятали, скоро вновь пригодиться.

Подпись автора

А девчачье смущение царапает острием воспоминаний, пролезет в чуть приоткрытые детскими чувствами дверь. Чуть поранит. Не до болезненно "ой", но до холодного ветерка по пояснице. Такой под китель форменный забирается, целует в почки ласково, грозится шепотом делать ночные вылазки по нужде болезненно-томительными. Девичье смущение напоминает, что когда-то он умел нравится. По настоящему - до крайности: когда неприлично - но очень хочется, когда нельзя - но прижимай крепче, когда вдруг кто увидит - но руку не убирай...дай больше. В далеких воспоминаниях не хватало благородства, о нем он забыл с того момента, когда дамские юбки заинтересовывают не только цветастой палитрой.

Да, когда-то он нравился и девицам благородным, и шлюхам, и их клиентам, которые в ожидании очереди к красотам женским, развлекали его еще мальца, дивными разговорами о дальних землях. Тогда-то он и решил что мир больше чем бордель, в котором родился, больше чем столица и это "больше" он изучить хочет и познать во всех его особенностях. Познал. Ему и китель военный к лицу был и добавлял к "нравится" особого шарма и везения. Везения... не быть повешенным за предательство трона. Везение ... вместо тугой петли вокруг шеи - кандалы на руки и пешая прогулка до Южных рудников. Но и там он нравился. И конвоирам своим, и начальнику рудника. Нравился до куска лишнего хлеба, до "посиди у огня", до "держи плеть" - нет палача изящнее чем тот кто познал вкус горячей похлебки и цену тонкой тряпки на плечах в холодную ночь.

Он нравился, нравился крепко, нравился до последнего вдоха. Плеть отлично подошла к горлу начальника рудника. Отлично сжимала, отлично давила, до кровавой каши на полу, до почти оторванной головы. Предателем его больше не называли. Убийцей тоже. Мразь - звучало изящней, шло к лицу лучше, чем военный китель, и прилипло к телу как вторая кожа. Смерть его была бы не благородной, скормили бы живьем ящерам, но он нравился... его решили убивать медленно, отправив к черным рудникам на границе с Бездной. И ей он тоже оказался по вкусу.

— Я вам нравлюсь? — спросит мужчина, отмахиваясь от платка, заберет себе лишь толику женского прикосновения. Ответ Бет его интересует ровно так же как интересует третий кусок торта Вилочку. — Вашу подругу не выйдет обмануть, псевдо-интересом. Я должен вам нравится. Нравится на грани желания и стыда за него.

Для верности можно было бы руку протянуть, мазнуть касанием по костяшкам тонких девичьих пальцев. Посеять черное. Дать увидеть то, что видел он. Дать услышать - то что слышал он. Голос тихий, шершавый как пески Амирские. Тот после взрывов крепче стал, явственней. Каждая жертва, что в огне умерла, пошла во славу той что пока себя не называет именем полным. Каждая жертва пошла, чтобы голос ее стал сильнее и громче. Чтоб к пастве своей обращалась, звала тех кто в ней нуждается более всего. К проклятым. К забытым. К нечестивым.

— Или желанию со стыдом мешает рыжий друг? — В детский организм больше не лезет и куска сладости. Виконт прижмется к плечу. Уткнется носом в грудь. Но глаза голодные будут смотреть на не съеденное. Оплакивать. Жадность окутает с ног до головы. Обида детская о потерянных яствах прольется слезой. Мужчина руку свою, от девичьей ладошки тоже одернет. Жадно и ему станет, чернотой делиться. Пока его она. Только его. — Нам с вашей подругой пересечься надо, неформально. Скажете друг у вас сердечный новый. Хотите его, до стыдного. Но боитесь не пойми от чего. Совета попросите, по девичьи доверительно.

Китель пропитают слезы. Мужчина проведёт рукой по волосам детским, прошепчет в маленькое ухо: спи. И веки Виконт тут же опустятся, погрузится детский разум в крепкий сон без сновидений. Треснут розовые стеклышки восприятия. Посмотрит мужчина на Бет как смотрит уже давно, как на куклу к которой можно то тут, то там за крючки болей и потерь провести тонкие лески ниточек.

— Недели через три. Когда траур закончат. И разговоры доверительные будут уместны. — На губах всё ещё  до противного сладко  — Я говорил вам, вы очень похожи на мать? Она была красива. Вы тоже красивы. Но не жалейте никого, Бет. И не жалейте ни о чем. Так будет проще.

...Итак, я сойду за ухажёра? Если надо я помоюсь...

Подпись автора