Она не я. Она не я.
Она – не я.
И ты для нее что-то другое, особое.
Привычно считать, что клетки представляют собой конструкции из кованых прутьев, переплетенных в решетки. В них держат певчих птиц с пестрым оперением, диких зверей с хищными повадками и даже людей, любых попавших в паутину неволи живых существ, что насильственно выдернуты из привычной им среды обитания. Эти тюрьмы предназначены для плоти и крови и едва ли страшнее тех, в которые попадают души.
Здесь нет цепей, оков и замков, иных железных устройств, заполненных затхлым воздухом тесных каморок, что давят своими землисто-сырыми стенами и непроглядным густым, хоть в ладони зачерпни, мраком. Ничего не сдерживает так, чтоб крылья не расправить и не упорхнуть. Чтоб острыми когтями не выцарапать себе свободу. И все равно не сбежать, потому что не существует ни пространства, ни времени, ни цвета. Все вокруг монохромно, черное и белое на холсте смешивая в оттенки серости, коими мы с тобой являемся.   
Она в выцветшем парке Безликих сидит на краю мраморного фонтана в форме лотоса. Волосы водопадом ночи падают на спину ровную, натянутую надорванной струной между лопаток. Плечи подрагивают от дуновения прохладного ветерка, который играет широкими шелковыми рукавами черного платья. Оно не из ее гардероба, вообще ей не принадлежит, но ткань грудную клетку и бедра обнимает так, будто не снята с чужого плеча.
Она ненавидит его.
Я ненавижу тебя.
Вокруг распустившегося каменного цветка черные бабочки порхают. Тени отбрасывают, по спирали опускаясь на плавающие на поверхности белые водяные лилии и вновь взмывая в небо, стремясь навстречу к бесконечно далекому источнику света. Они, поселившись в этом вакууме всего, откуда начинается все, ощущают себя здесь свободно.
Девушка поднимает руку перед собой ладонью вверх, куда, сложив хрупкие чешуйчатые крылья и спикировав вниз, прилетает потустороннее создание. Осторожно лапками перебирает, от пальцев бесстрашно продвигаясь по коже к запястью. Бабочка не опасается, что ладонь схлопнется и раздавит ее, потому что в Безмирье рождение и смерть в поцелуе сливаются, уничтожают и создают. И так по кругу бесконечное количество циклов.
- Позови его, - шепчут искусанные в нервном приступе губы, обращаясь к вестнице, что способна преодолеть барьер между мирами и доставить послание.
Та определенно понимая суть поручения вновь поднимается в воздух на своих трепыхающихся крылышках и летит. Из виду пропадает, теряясь среди сородичей, устремляясь туда, где материя тоньше всего, практически в клочья изорвана из-за частых посещений Безмирья. Бабочка может погибнуть, выполняя свою миссию, но все равно возродится здесь и вновь примкнет к соплеменникам. В отличии от темноволосой, закрытой в этом месте, подобно пленнице. Это душит до нехватки кислорода в легких, до агонии сознания, срывающегося в сумасшествие, чтобы забыться. 
Она ненавидит его.
Я ненавижу тебя. 
На коленях девушки, на расчерченной серыми нитями ткани платья, лежит зеркало. Ловит монохромное отражение бледного лица, когда она склоняется и на себя смотрит моими глазами. Изучает каждую прожилку в утративших яркость зрачках, считает ресницы черным опахалом вздрагивающие, обводит взглядом все линии и контуры. И шепчет, тишину разрывая нежным голосом.
- Приди. Сейчас.
Он недолго отмахивается от нее и сопротивляется зову, делает так, как велю. Энергетический фон меняется, оповещая о присутствии мага, нырнувшего в Безмирье. Его глаза кажутся обычными, ничем не примечательными,  не завораживают, потому что не светятся хищным оттенком охры. В черно-белом мире нам хочется красок, докопаться до них, добраться, чтоб дымка ауры не растекалась вокруг Мелоса Рата грязным пятном, а переливалась чистым цветом.
Резким движением руки Безликая смахивает с колен зеркало, что со звоном падает на камни дорожки и разбивается в дребезги. Осколки неровные и острые, множат отражения, запертые в новых гранях. Она склоняется над ними, берет серебренное стекло форме треугольника и чуть сжимает в ладони до слабого импульса боли.
Она не я. Она не я.
Она – не я.
Она частица меня.
- Мне скучно, - произношу, голову подняв и метнув взгляд на гостя. - Выпусти меня.

Отредактировано Маргарита Сенза Вольто (2023-02-28 11:54:42)

Подпись автора

Пусть корабли, которые я сжигаю, освещают мне путь...

Монохромный мир, в котором белое и черное смешались, замарав друг друга, полон оттенков от сияющего света до всепоглощающей тьмы, что рассыпаются вокруг. Он живет, движется и дышит, словно живой организм вне пространства и времени, внутри которого заперта украденная частичка души. Плененная здесь и вместе с тем свободная, не подавляемая более самоконтролем хозяйки. Она вырвана из реальности в иное измерение, где слепыми черными бабочками вьются неупокоенные существа, застрявшие между смертью и жизнью. Между вдохом и выдохом.
Пепельно-серый Мелос Рат безраздельно правит этим местом. А она правит им, явившимся на встречу, спешно шагнув сквозь барьер между вселенными, заплатив за переход болью и кровью. Она здесь не медно-красная, не ржаво-бурая, а черная. Будто бы мертвая. И, вероятно, холодная, как мраморные бортики фонтана, распустившегося посреди парка лотосом.
Вместе с зажатым в руке осколком зеркала Безликая встает на ноги, расправляет плечи и поднимает голову. Смотрит на мага со всем присущим ей манерным, царственным высокомерием. Надменная улыбка изгибает плавную линию губ, приподнимая уголки, и короткий строптивый смешок заполняет воздух между ними. 
Между нами, тобой и мной.
Звук вибрирует и дрожит, как электрический импульс, зажатый между двух тел. Физически они не соприкасаются, но находятся в интимной близости друг от друга, на расстоянии вытянутой руки, которую Безликая поднимает. Костяшки ее пальцев едва ощутимо задевают материал строгой мужской жилетки, под которой надета белая рубашка. Вероятно, «здесь» отражает его облик «там».
Шелковая ткань сползает, демонстрируя нежную алебастровую кожу беззащитного запястья с тонкими ниточками вен. Ее кровь поет, гулкой рекой бегая по кругу, и плачет, когда аккуратно сложенный кулак сжимается сильнее. Острый зеркальный осколок врезается глубоко в ладонь, активизируя ощущения, передающиеся через сеть нервных окончаний.
- Смотри же, - произносит, шипя от причиненной себе боли, и разжимает кулак, позволяя увидеть кровоточащие порезы. – Смотри.
Черная жидкость медленно сочится из резанных ран, стекает под зеркало, собираясь в центре руки. Переполняя изрисованное хиромантическими линиями углубление, она срывается с ребра ладони и капает на серую траву под ногами. Поток такой интенсивный, что в обычных условиях не обойтись без тугой повязки, чтобы остановить кровопотерю.
Она знает это. Хорошо помнит себя, получившую власть над прекрасной Маргаритой, схватившую в правую руку нож для письма и с нездоровым, болезненно-сладким упоением полоснувшую лезвием по нежной девичьей ладошке. Боль порождает боль. Тьма не тянется к свету, она стремиться слиться с другой тьмой.
Безликое сумасшествие не боится касаться тьмы мага. Поглощать жадно, практически давясь его силой из глубин Бездны. Между ними тьма.
- Мне нравится, - соглашается девушка, будто бы покорно. Словно принимая ту участь, которая ей уготована. И тянется еще ближе к Мелосу Рату, ощущая, как схлопывается монохромное Безмирье. Оно сжимается под давлением вокруг них двоих, когда, на выдохе жаром щеку обдавая, шепчет на ухо: - Мне нравится, что теперь ты навсегда мой. 
Между нами ничего. Только ты и я.

Подпись автора

Пусть корабли, которые я сжигаю, освещают мне путь...