Мир Юя четко разделился на "до" и "после". Безусловно, понимание того, что он всего лишь вещь для удовлетворения собственного эго и прочих нужд, была. Мечтателем койот никогда не был, как и розовыми иллюзиями не страдал. Он слишком четко и осознанно понимал, что рано или поздно даже эти ночи, которые для него были настоящим кошмаром, Коффману могут надоесть, а дать больше Юю нечего было. Его ресурсы были слишком ограничены, в том числе положением и тем, что он, несмотря на всю свою покорность, робость и игру, которая с каждой такой ночью давалась все сложнее и сложнее, оставался всего лишь вещью. Томас не испытывал к нему ни привязанности, ни жалости. Он был инструментом, который легко заменить. Койот давно затравленно забился в угол, а на его место, из тьмы, будто бы что-то смотрело, но все еще не торопилось выходить. То ли формируясь, то ли ожидая подходящего случая. Второй зверь рос вместе с тем, что все больше и больше копилось в душе Юя и не могло найти выход.
Мысли о том, что с ним будет в случае, если Томас умрет раньше, чем Юй ему надоест, беспокоило сердце юноши не меньше, чем собственная судьба в случае пропажи интереса хозяина. Поэтому да. Да. Он играл даже в постели, когда на самом деле хотелось не играть, а вспороть шею того кто был сверху чем угодно, даже собственными зубами. Блаженные стоны перемежались со сладостным скулежом, нежным, неразборчивым шепотом, в котором нет-нет, но улавливалось кое-что для хозяина. Для его порочного ума. И если Томас представлял себя на место того, с кем был ночами Юй, то Юй показывал и делал все, чтобы Томас думал, знал и чувствовал, что в эти моменты Юй думает о близости с ним, представляя на месте партнера хозяина и только его. Верность во всем. До конца.
Юй не рассчитывал, что это даст хоть какой-то результат, но однажды все-таки дало. Томас после очередной ночи с очередным гостем, когда уже тот ушел, а Юю только и оставалось, что лежать, да смотреть в потолок мутными, пустыми глазам и концентрироваться на внутренних ощущениях, потому что внутри поднималась тьма, которая пугала и самого Юя, решил сократить дистанцию...
Разгорячённое и истерзанное тело, со следами чужой страсти и несдержанности, а также последствиях и для тела Юя в виде разрешения, ибо телу требовалось хоть какой-то выброс, чтобы не сойти сума, все еще мелко дрожало, стоило Томасу оказаться сверху и придавить собой. Бедро как само собой скользнуло по бедру мужчины, чуть приобнимая, а тонкие пальцы, прохладные на ощупь, скользнули и спине, к лопаткам и плечам. Губы с трепетной нежности коснулись скулы мужчины, с тихим, дрожащим шепотом и робким взглядом снизу вверх.
- ...хозяин.
И если на первые мгновения выдержки Юя хватало, чтобы продолжать игру, то внутренние ощущения, постепенно нарастающие, окончательно выбили из него все самообладание. Зверь, что прятался во тьме до сегодняшней ночи, решил, что с него хватит и пора показать где чье место.
Дыхание Юя в какой-то момент сбилось, а он в кровь закусил нижнюю губу, стараясь не взвыть. Сердце, к слову, напротив, стучало спокойно и умиротворенно. Юй впился ногтями Коффману под лопатками, жмурясь от той боли, что поднималась от низа живота и охватывала все его нутро, подвергая его будто в ледяную агонию. Юй мгновенно взмок, а его зрачки расширились, а затем резко сузились в точки. Кожа начала лопаться, а кости трещать. И вдруг Юй стал абсолютно спокоен, уставившись немигющим взглядом в глаза проснувшегося Томаса. Его губы тронула едва уловимая ухмылка, а затем перевертыш стал обращаться, так как и Коффман не будь дураком и ощутив, как что-то не так, рванул с Юя в сторону своего кабинета.
ЮЙ прогнулся в спине, подбирая к себе ближе колени, а руками впиваясь под ребрами, где они переходили в грудину и в какой-то момент просто себе раскрывая грудную клетку руками. Из груди показалась тонкая, чуть заостренная морда, а вслед за ней стал появляться и весь зверь. Черная, густая шарсть, была словно шелк. Он собирался будто из костей, плоти и крови. Будто снимал с себя шкуру, точно змея сменив облик хрупкого юноши на зверя одновременно похожего и на волка и на собаку, с заостренными ушами и пушистым хвостом.
Зверь не торопился. Томасу было некуда бежать. Он чувствовал его страх, а еще ему не хотелось быстрой смерти для него. Хотелось заставить его кричать и ощутить хотя бы толику той боли, которую он принес в жизнь койота. Меланхолично глянув в сторону разорванной кожи, что представляла собой кровавое месиво на постели, зверь резко двинулся вперед. Его когти звучно стучали по полу, а выбить собой дверь кабинета ему не представило никакой трудности. Он был крупнее волка в холке. Наверное, близко к борзым. Тоже тонкий и будто эфемерный, но многим сильнее.
Он не рычал. Потому что рык - это предупреждение. Зверь не планировал ни о чем предупреждать Томаса. Угрожать он ему тоже не будет. Пару секунд на понимание где именно стоит человек, а затем, в несколько коротких прыжков, Юй сокращает дистанцию, метя зубами в бедро, чтобы, в том числе повалить и потащить по полу. Зубы с легкостью сомкнуться на чужих пальцев, лишив их. Потому что отбиваться бесполезно. Зверь рвал медленно и наверняка, не оставляя какой-либо возможности выжить. А когда Коффман пытался от него уползти, давал этому случиться. Он не наносил раны в жизненно важные места, но рвал так, чтобы старик умирал медленно и мучительно. От кровопотери.
А затем зверь просто запрыгнул на старика, когда тот лежал на спине и принялся рвать ему живот у ребер, пробираясь узкой, длинной мордой через легкое к сердцу, чтобы затем вырвать его из груди и полакомиться. И только после этого зверь ушел обратно в тьму, из которой и выбрался, оставляя Юя, который не сразу пришел в себя, одного в кабинете с растерзанным Коффманом...
- Подпись автора
